Каллиграф Александр Беляев: «Какой интерес заниматься тем, что получается?»
Для героя нашего интервью сочетание «черное и белое» отнюдь не метафорическое: практически каждый день Александр Беляев подвергает испытаниям белизну бумаги, выводя на ней черные линии диковинных знаков.
При этом его «путь кисти» вбирает в себя множество дорог и дорожек – поэзию, преподавание, переводческую деятельность. Гармонично совмещать все это помогает Александру выбранный им принцип простоты (яп. «yasashisa», так же называется его блог в LJ.com), не переставая следовать которому Александр «раскрыл свое дзэнское сердце» в ответах на наши вопросы.
- Здравствуйте, Александр! По традиции первый вопрос – когда в Вас проснулся интерес к Японии?
- Тут была ситуация в духе «аппетит приходит во время еды». Японский язык достался мне на первом курсе факультета лингвистики РГГУ (я поступил в 1999; теперь это уже институт лингвистики РГГУ), из восточных на выбор ещё были китайский и арабский, но их почему-то расхватали быстрее. Настоящий интерес к чему-то теоретическому проснулся благодаря знакомству с японоведами, в очень сильной степени и в самых разных отношениях повлиявшими и вдохновившими. В моём случае это Александр Николаевич Мещеряков, Евгений Викторович Маевский, Елена Викторовна Стругова, Мария Владимировна Торопыгина. В практическом отношении бесценным было и остаётся знакомство с Алексеем Борисовичем Мамоновым, который вёл занятия по японскому чайному действу (среди наших тядзинов, «чайных людей», словосочетание «чайная церемония» не в фаворе) у вас в ИСАА, где находится представительство японской чайной школы «Урасэнкэ». Там же, в настоящей японской чайной комнате, Алексей проводил для немногочисленных желающих раз в неделю бесплатные занятия по каллиграфии. Анастасия Вячеславовна Кудряшова, которая вела у нас в РГГУ японский на втором курсе, а также сама была и остаётся чайным мастером в «Урасэнкэ», обратила внимание на мой почерк (который и теперь не блещет, а тогда уж и подавно) и посоветовала ходить к Мамонову на каллиграфию. Ну, и пошло-поехало.
- Круг Вашей деятельности широк, но Вы известны, прежде всего, как каллиграф. Расскажите о Вашем «пути кисти». Что вас привлекает в каллиграфии?
- Прекрасный своей традиционностью и частотой задаваемости вопрос, на который ответа у меня нет, не было и, надеюсь, не появится. Каллиграфия привлекает меня сама по себе, самой собой!
Без практического приобщения мало понятно, что тут такого особенного, или вообще не понятно. Кому-то нравится смотреть на готовые работы, не понимая, что там написано. Я отношусь к таковым. Как, впрочем, и большинство современных японских каллиграфов. Кому-то нравится смотреть на процесс создания произведения. К таковым я тоже отношусь, но реже, по понятным причинам. Хотя это куда сильнее забирает. В итоге остаётся писать самому, иначе никак. Ответил?
- Кроме японской каллиграфии, Вы владеете также китайской манерой письма. Сложно ли совмещать два этих аспекта, или они похожи? В чем различия?
- Будучи гайдзинами, мы владеем исключительно чем-то своим гайдзинским, с этим ничего не поделаешь. И боевые искусства у нас в массе по идее должны быть с налётом рукопашного мордобоя, и икэбана с налётом садового букета с родных шести соток, да и японоведение в целом не должно быть исключением. В теории художественного перевода эта тенденция называется domestication. Каждый исследует какую-то свою Японию каким-то своим способом, ну и прекрасно. Я сейчас чуть искажённо привёл слова А.Н. Мещерякова, услышанные в частной беседе, следуя конфуцианскому принципу: «передавай [уже выдуманное] и не выдумывай [своего]».
Возвращаясь к твоему вопросу, Катя: с каллиграфией то же самое. И Лёша Мамонов, и вообще все, кто тут у нас этим занимается (из моих знакомых – Константин Агеев, Александр Журавлёв, Егор Лобусов) – делают что-то весьма далёкое от того, что делается в этой области в Китае или в Японии. Причина основная в том, что у нас этому никто никого всерьёз не учит. Мы на каком-то личиночном уровне пока ещё находимся. Это хорошо, потому что раз канона нет – твори что хочешь, при нашей паталогической тяге к «свободе» это то, что надо. При этом совершенно понятно, что в «тамошней» каллиграфии, нативной, канон накоплен ого-го какой, и только ты попробуй ступи за его пределы, если ты ещё не выдающийся сэнсэй, которому «типа» всё можно! Там на этапе обучения – занудное копирование памятника в течение многих лет (в пределе – всей жизни, эта основа никуда не исчезает: даже сочиняя свои вещи, ты всё время возвращаешься к гаммам и этюдам). В этом китайцы от японцев не отличаются: канон один – китайский, инструменты, в принципе, эти пресловутые «4 драгоценности кабинета учёного» - тоже. Дальше, понятно, кана и смешанное современное письмо кандзи кана мадзирибун есть только у японцев. Это, грубо говоря, жанры; современное проф. разделение. По сути же – бывает на глаз трудно определить, если этот самый глаз не «насмотрен», не обучен – но в общих чертах так. Китайская каллиграфия более грубая, дикая, буйная, мощная, уверенная в своих правах, в общем – ЯНская. Японская же – более декоративная, дизайнерская, аккуратная, мягкая, ИНЬская. Надеюсь, понятнее не стало!
- Вы даете мастер-классы, и, наверное, видели, как люди, не знающие японский язык, «рисуют иероглифы». Есть ли те, кто, не зная языка, создают что-то интересное?
- Недавно на одном мастер-классе один мальчик лет десяти, который, оказалось, учит китайский всего пару месяцев, подошёл к столу, взял довольно сложную в обращении кисть, встал перед большим листом (если бы он на него лёг, то поместился бы целиком) и особо не думая, уверенно написал по-китайски «я тебя люблю». Получилось отлично. Понятное дело, до этого никакого каллиграфического опыта у него не было.
- Вы в совершенстве владеете японским языком. Планируете изучать китайский?
- Ни в каком совершенстве ничем я не владею. Всё забывается, ничего не помнится. Дзэнское «сердце новичка». Просто мне нравится иметь дело с японским (да и с китайским – в иероглифической каллиграфии же всё на вэньяне, танские стихи там всякие) в некоторых аспектах и проявлениях, и есть желание каждый раз возвращаться, не бросать этих занятий. Именно изучать современный китайский, наверное, настоящего желания нет, раз я этого до сих пор не делаю, но при этом переводить фразы с камбуна (вэньяня) приходится постоянно, интересно же знать, что они там понаписали, эти Ли Бо с Ван Вэем!
- Можете ли рассказать о ситуации с каллиграфией сейчас в России (Москве)? Где можно посмотреть Ваши работы, а также работы японцев?
- Ну, «ситуации», мне кажется, нет. Есть какие-то люди, некоторых знакомых я назвал. Иногда устраиваем всякие совместные выставки и мастер-классы в РГГУ, ещё где-то. Большую помощь и поддержку тут оказывает Институт Конфуция РГГУ. Временами открываются какие-то новые досугово-образовательные центры, открываются курсы, появляются предложения позаниматься на «Теориях и практиках» в сети. В основном же каждый из нас имеет своих желающих учиться, с ними и занимается. Или не имеет и не занимается. Что ничем не хуже!
- Вы преподаете каллиграфию. Скажите, каждый ли может выучиться? Нужны ли способности к рисованию?
- С детства практикующий китайский или японский каллиграф достигает совершенства, как нормальный конфуцианский мудрец, где-то годам к семидесяти-восьмидесяти. Так что, как в еврейском анекдоте, об «научиться» не может быть и речи! Есть радость от занятий. Желающий всегда может её испытать. В какой-то степени. А всякие способности только вредят. Какой интерес заниматься тем, что получается? Помнишь, в «Охоте на овец» Мураками Харуки герой по имени Крыса, кажется, признаётся, что пишет письма только потому, что совершенно не представляет, как это делается? Вот это верное направление мысли.
- Вы также читаете лекции. Один из курсов – «Культура Японии». Какой исторический и культурный период ближе Вам самому и почему?
- Лекций почти не читаю, стараюсь не читать. Потому что не получаю от этого удовольствия. Сам, каюсь, засыпал на интереснейших лекциях просто потому, что голос лектора обладал убаюкивающими свойствами. Американские профессора обладают немалым артистизмом, это тип профессора-шоумена, рок-звезды. Тут приходишь на шоу, а не на лекцию. Содержание при этом может быть самое элементарное, если не идиотское. У нас такого пока не видно, чтобы возникало. То есть, идиотского содержания хоть отбавляй, а лекторского артистизма при этом всё как-то недобор. К тому же ситуация разговора, речепорождения в условиях коллективного адресата, с которым ты не знаком и не представляешь его уровня подготовки и заинтересованности, кажется мне абсурдной и насильственной. Есть люди, которые в этих условиях ко всеобщей радости – и студентов, и собственной – побеждают, и это вызывает восхищение. Мне такое недоступно, поэтому больше нравится формат семинара, беседы за столом. С кистями овечьей шерсти в руках!
Названный курс «Культура Японии» состоял в основном из моих сбивчивых рассказов и рассуждений, основанных на собственном недавнем опыте пребывания в стране изучаемого всего в сравнительном аспекте с тем, что мы все как бы знаем и понимаем про Японию. Были попытки совместного чтения каких-то ключевых текстов типа «Похвалы тени» Танидзаки, но они мало к чему привели. Как ты объяснишь, что вот эта вещь – гениальна, что по сути, всё в ней выражено, что надо знать о японском взгляде? Каждый сам себе решает, что ему знать, а чего – не знать. Это замечательно, но лишает со-понимания и со-переживания. Не говоря уж о подмигивании, когда без слов ясно. Одна моя студентка после того, как я почти час читал группе из пяти человек лекцию Сосэки «Развитие современной Японии», сказала мне, что не любит аудиокниги. Если все векторы направлены в разные стороны, суммарный вектор стремится к покою.
Что касается вопроса про исторические периоды – я не историк, к сожалению, поэтому такая постановка вопроса мне не близка. Мне скорее нравятся отдельные личности, они неизбежно попадают в какие-то истории, а тогда, раз личность интересна, то и история приложится. Всякие –измы привлекают меньше, чем конкретные люди. Прекрасных поэтов, писателей и каллиграфов, слава богу, хватает.
- Также Вы занимаетесь художественным переводом. Есть ли у Вас какие-то предпочтения в японской литературе?
- Сосэки, Дадзай, из современных – замечательный эссеист и писатель Икэдзава Нацуки. Жанровое предпочтение, при всей их бессмысленности – японские эссе, дзуйхицу, стихи на китайском.
- Перевод какого произведения был для Вас самым трудным «профессиональным испытанием»?
- Настоящих, хороших, глубоких писателей переводить легко и радостно. А плохих, может, и не надо? Хотя им обидно, тоже ведь старались. Пока что мне в основном везло. Думаю, все трудности и испытания впереди.
- Вы сами пишете стихи (стихи Александра можно прочитать в его блоге). Можете ли отметить некоторое влияние японской культуры? Например, в тематике.
- Могу отметить, могу и не отмечать… дело же не в том, сакуры и гингко у тебя в тексте, или осины с липами.
- Вы не пробовали писать хайку? Может, попробуете что-нибудь сочинить для наших читателей?
- Пробовал, хотя вполне понимаю, что это глупость, чушь и блажь. Что-то такое:
положили новый асфальт ровно или неровно дождь пойдёт и посмотрим
вышел на улицу в жёлтой футболке был принят шмелём за цветок
читал на веранде уснул ветер листает страницы
курю под открытым окном пол сигареты себе пол сигареты на ветер
- Спасибо за интересную и увлекательную беседу!
山中相送罷
日暮掩柴扉
春草明年綠
王孫歸不歸
В горах мы распрощались друг с другом
Солнце село прикрыты плетёные двери
Вешние травы в новом году зазеленеют
Уважаемый друг навестит меня или нет
(Ван Вэй, «Прощание», перевод на русский А.Беляева)
Екатерина Абрамова